Призрак

         Я дрожала от страха, как осиновый лист на ветру, и мысленно желала Вовке провалиться, потому что видела сидящего рядом с моей кроватью призрака, о которых так любил рассказывать мой старший брат. Место было для подобных встреч самое подходящее: полу заброшенный дом в глухой деревне вдали от цивилизации, в доме, кроме меня и пары диких кошек никого не было. Так что атмосфера была самая что ни на есть подходящая.

         Старшего брата я очень люблю, и живем мы с ним дружно, хотя в какие-то моменты (как сейчас, например) очень хочется его пришибить.... ну так немножечко. В этот дом притащил меня именно он вместе со своим другом Валеркой. Дом принадлежал Валеркиной дальней родне: то ли троюродной бабке, то ли семиюродной тетке. Много лет пустовал, так как места здесь были хоть и живописные, но лишенные элементарных благ цивилизации. И вот на старости лет тетка или бабка вдруг решила податься ближе к природе, по ее выражению, а посему вспомнила о своей собственности. Естественно, дом нуждался ну если не перестройке, то в капитальном ремонте точно. Старушка была дама экономная, если не сказать прижимистая, и хотя средствами существования была вполне прилично наделена, нанимать сторонних рабочих категорически отказалась, вовремя вспомнив, что среди родственников имеется славный парень Валерка, к числу прочих достоинств которого относилась строительная специальность. Тетка вцепилась в парня как весенний клещ. Валерка был парнем не вредным, на подъем легким. И так как с работой у них были какие-то сложности, он подговорил моего брата, и они быстренько собрались на помощь старушке. Меня братец прихватил для компании. Весело хлопнув по плечу, отчего я чуть не свалилась, Вовка заявил, что так как мне все равно делать нечего, поехали с ними на природу, а заодно и пользу обществу принесу. Делать мне в самом деле было особо нечего, поэтому я с ними и отправилась. 

        В целом дни проходили неплохо, мужики трудились, я им помогала. Вечерами, накупавшись в ближайшей живописной речке, мы пекли картошку и жарили шашлыки, а братец с Валеркой травили страшные байки про мертвецов, призраков, упырей и прочую нечисть. Не сказать, что я особо пуглива, однако местность была тихая, в деревне от силы домов десять, в которых проживали древние старики (чего тетке вздумало тут поселиться), ночи были темные, сопровождались лишь звуками природы. Буйством фантазии нашу семью природа не обделила, поэтому поневоле начинаешь вздрагивать и присматриваться. Мужики ржали и старались напугать по-существеннее. То Валерка в подвале спрячется и начнет тоненько подвывать, то Вовка изобразит упыря. Одним словом, веселье.

        В тот день мужики обнаружили, что чего-там-очень-важного у них не хватает, погрузились в машину и отправились на строительный рынок, примерно километров 100 в сторону города. Быть они обещались к обеду, посему я особо не переживала. Бабульки в округе были смирные, деревня от дороги стояла далеко, посторонних людей за несколько дней я ни разу не видела. Я выполнила свой план работ, искупалась в речке, немного позагорала и приготовила ужин. Мужиков все не было. Набрала брату на мобильный, он порадовал тем, что у них сломалась машина где-то в месте со странным названием, и они заняты ее ремонтом. Он клятвенно заверил, что за пару часов они управятся и вернутся. Через четыре часа стало ясно, что ремонт займет больше времени, так как сами они находятся в какой-то тьму-таракани и кроме местных умельцев найти техпомощь затруднительно. Вовка нервничал, говорил, что все равно доберется на перекладных. Оценив ситуацию, я твердо сказала, что одну ночь смогу переночевать сама, и чтобы они спокойно разбирались со своими делами. Вот так я осталась одна ночью в доме. Без Вовки с Валеркой было скучно, телевизора здесь не было, я почитала книжку, побродила по дому и потопала спать. Что ни говори, а одной было все-таки не уютно. Уснула я быстро, а проснулась среди ночи от тишины. Тишина была оглушающей, я смотрела в потолок, а потом услышала легкое покашливание. Возле моей кровати на стуле сидел призрак в виде кудрявого юноши лет шестнадцати одетого в костюм начала прошлого века и с грустью во взоре больших глаз смотрел на меня. Меня начала бить дрожь и, вцепившись руками в края одеяла, я таращилась на юношу. Если бы он не был прозрачен, я бы решила, что Вовка все же вернулся ночью, и это очередная шутка. Однако его силуэт был прозрачен и отливал некой зеленью, оттого я начала вспоминать, что ела и пила накануне на предмет галлюциногенов. 

      - Кх, кх. Прошу прощения, что побеспокоил Ваш сон, сударыня. Возможно с моей стороны это было невежливо. Однако обстоятельства мои сложились таким образом, что я нашел это простительным, - голос звучал вполне реально. 

      - Что Вы, сударь, - тьфу ты, его манера речи оказалась заразительной. Свой собственный голос прозвучал сдавленно и напоминал мышиный писк.

      - Видите ли, сударыня, я так давно мечтал поговорить хоть с кем-нибудь, но вынужден признать, что местные жители отказывают мне в такой малости. Вероятно, сказываются недостатки воспитания и образования. Они начинают странно себя вести, махать руками и даже! неприлично выражаться, а потом падают без чувств. Признаюсь, после подобных сцен весьма сложно продолжить знакомство, - он грустно вздохнул и расправил невидимую складку на сюртуке. - Позвольте представиться, Сергей Григорьевич Радославский, поэт и немного философ.

       Он вскочил со стула и чинно поклонился. Я хотела тут же ответить на приветствие изящным поклоном, но вовремя сообразила, что воспитанные девушки не появляются перед юношами в неглиже. Поняв, что физическая опасность мне не грозит, а мозгами я итак уже тронулась, раз вижу это, трястись я перестала и сосредоточилась на призраке. Росту он был для юноши невысокого, сложения худощавого, имел кудрявые волосы. Лицо было худое, выделялись размером глаза. Взгляд был грустен и какой-то... дурной что ли.... В целом, он весьма подходил под образ поэта шестнадцати лет с трагедией на челе...

      - Мария Николаевна Игнатова, - так же церемонно представилась я, - Вы не могли отвернуться на минуту. Я бы хотела одеться.

      Сергей Григорьевич округлил глаза и поспешно отвернулся, бормоча извинения. "Интересно, призраки умеют краснеть",- подумалось мне, пока я натягивала джинсы.

      - Ах, сударыня, - с придыханием говорил мой собеседник, когда с одеванием и церемониями было покончено, - Вы представить себе не можете, какое это счастье, просто поговорить. Другие призраки здесь не желают со мной общаться.... 

      - От чего же, позвольте поинтересоваться?

     -  Ах, они темные неграмотные люди... совсем простые... а я поэт! Они не понимают моих стихов... и ....ээээ - Сергей Григорьевич немного смешался, - утверждают, что у меня мерзкий характер и смеют смеяться над самым важным - моей поэзией.

     - Сергей Григорьевич, как давно Вы... призрак?

     - Ах.... уже очень давно. Я отравился в 16 лет во имя великой любви, - Он гордо выпрямился и устремил взгляд в потолок. А я изо всех сил делала серьезное лицо.

     - Но позвольте, к чему так радикально?

     - Поймите, сударыня, когда тебе уже 16 лет, в жизни обязательно должна присутствовать роковая любовь. По-другому просто нельзя было, и мы все это знаем и всегда готовы. Мой приятель, Жорж, в 15 лет спрыгнул с моста с именем любимой, у него были такие чудесные похороны, все рыдали. Николя тайно стрелялся, правда его оппонент был близорук, не увидел сигнала и выстрелил, когда Николя обернулся к секунданту, отчего пуля попала в ....как бы ... седалищный нерв. А Тони во имя страсти пытался заколоться на глазах у любимой, когда она отказалась сопровождать его на балу. Бедная Лиззи стала заикаться, а Тони лишился чувств от вида собственной крови. Сами видите, без любви и страсти в наше время никак нельзя, иначе ты станешь отверженным обществу, - здесь он горько вздохнул, - Хотите, я прочту Вам стихи?

     - Буду рада услышать их чуть позже. Так зачем лишать себя жизни?

    - О, при всем уважении, в Вашем возрасте уже не понять порывы влюбленной души, - я малость поперхнулась, значит в мои 23 года молодую душу не поймешь. Ладно, господин поэт и философ. 

     - А отчего Вы оказались здесь?, - продолжила я.

     - А.... Здесь когда-то было имение моей тетки. Я приехал погостить и именно здесь роковая любовь настигла меня. О, она была прекрасна, богиня! Богиня! Ее взор, осанка.... ее рука в перчатке..., - Сергей Григорьевич мечтательно смотрел в потолок и нервно теребил воротник, - В 16 лет я видел уже достаточно жизни, мои сверстницы ничуть не отвечали возвышенной страсти поэта, а она была богиней. Хотя ее пошлый муж.... Он совершенно ей не подходил. Я знал это, я пытался вырвать ее из этого плена. Она смеялась, говорила мне, что нужно повзрослеть.... Но я знал, точно знал...., - речь его становилась бессвязной, он горячился, нервно ходил по комнате, - а она продолжала смеяться, называла меня "милый мальчик"... И тогда я понял, что должен совершить поступок! Вот он, мой час пробил. И тогда, я отравился, - робко и торжественно закончил он. И снова присел на стул. Вид его был торжественный и печальный.

      - Я оставил послание в стихах, я хотел лежать в саду среди цветов, чтобы все плакали и наконец поняли... Но что-то произошло. И вот я здесь, среди невежественных людей, мне не с кем поговорить.

      Я таращилась на него, не зная, смеяться или плакать. В 16 лет лишить себя жизни, потому что в моде были роковые страсти. Теперь понятно, откуда эта придурь во взгляде моего нового знакомого. Но вид у него был такой грустный, что мне стало очень жаль его. 

     - Сергей Григорьевич, а можно Вам как-то помочь? Вы знаете, отчего Вы здесь?

     - Точно не уверен, я, к сожалению, точно не помню, что держит меня здесь. Я должен что-то вспомнить. Однако, если Вы соизволите оказать мне любезность, в этом доме когда-то жила теткина экономка. И там, на чердаке, хранится переписка. По понятным причинам, я не могу добыть ее. Мне кажется, там может быть подсказка.

     Мы поднялись на чердак. Ступени и пол натужно скрипели, и я серьезно опасалась травм. Сергей Григорьевич невесомо следовал рядом и в очередной  раз предлагал почитать стихи. Во мне крепла уверенность, что вряд ли его произведения я смогу выдержать без глупого смеха, раз другие призраки не оценили. оттого я вежливо отказывалась. Он указал мне на старый сундук в самой дальнем и пыльном углу. Отчаянно чихая, я приподняла крышку и заглянула внутрь. На самом дне лежали старые тетрадки, перевязанные бечевкой и стопка писем, датируемых 1901 годом. Я начал их перебирать, а Сергей Григорьевич бесцеремонно заглядывал через плечо, от его прикосновений становилось холодно и сыро. Вместе с бумагами мы спустились в мою комнату и устроились на диване. Я читала вслух, порой очень медленно, так как от времени кое-где бумага и чернила пришли в негодность, а он слушал с задумчивым видом. Письма были самые простые, рассказывали о размеренной жизни вдали от столиц. Так прошло какое-то время, когда я наткнулась на письмо, датируемое началом августа 1901 года. Сергей Григорьевич вдруг занервничал, а потом сообщил, что письмо это от тетки адресовано матери, и написано на следующий день после его смерти. Содержание его было примерно следующим:

"Дорогая моя сестра Анна!

Нет слов, чтобы выразить мою скорбь и описать те муки сожаления и стыда, которые я испытываю. Как я виновата пред тобой, что не уберегла Сереженьку. Ты направила его ко мне, чтобы вдали от столицы и своих приятелей, он взялся бы за ум, обрел зрелость мышлений. А я... я... Меня не могут оправдать все добрые намерения, во имя которых я познакомила племянника с соседями. Они были очаровательными людьми. Николай Алексеевич - врач, человек трезвого суждения, образован и умен, его супруга, Ангелина Львовна, дама приятная и положительная во всех смыслах. Ни разу не дала она повода усомниться в свой добропорядочности. Я считала, что общение с ними пойдет Сереже на пользу. И он выкинет глупые идеи юношей его лет. Если бы я только знала. О, как корю я себя. Сережа увлекся Ангелиной Львовной, он тенью ходил за ней. Умная женщина, она мудро уговаривала его, объясняла, старалась не задевать его чувств. О другом не могло было быть и речи, своего мужа она любила без памяти. Он писал ей стихи и оставлял их по всему дому, грозился вызвать на дуэль ее супруга. Мы старались быть деликатными, Николай Алексеевич посмеивался... А потом, этот страшный удар для всех нас, когда Сережа выпил крысиного яду и оставил записку в цветах.......

...Ангелина Львовна слегла с сердцем, Николай Алексеевич увезет ее, как только сможет. Они оба передают самые искренние соболезнования и готовы оказать любую помощь и поддержку.... Сама я подняться пока не могу..... Боюсь представить себе, что чувствуешь ты, моя дорогая сестра...  "

     

      Письмо было длинное, полное слез, сожаления и упреков. Сергей Григорьевич слушал, молчал, и в его прозрачных глазах, кажется, наворачивались слезы. Возможно впервые он подумал о том, что его поступок не только был красивым актом завершения роковой любви, но и принес страдания близким людям. Я давно дочитала, а он все сидел и молчал. Потом взгляд его дрогнул и переместился на меня.

      - Оооооо, моя бедная мама, - это все, что он смог произнести, и снова замолчал.

      - Нам нужно отправиться на кладбище, - выдал он после долгой задумчивости.

      - Послушайте, я не  уверена, что смогу сопровождать Вас. Вы вполне дружелюбны, однако другие призраки могут не разделять Вашей позиции.

      - Ой, ну что Вы, Мария Николаевна, на кладбище нет других призраков. Видите ли, они очень суеверны, обитать на кладбище, а особенно возле своей могилы - это дурной тон. Не откажите мне в любезности, Вы уже мне очень помогли, пойдемте, ну пожалуйста.

      Отступать было глупо, и мы отправились на кладбище. Было оно недалеко и изрядно заброшено. Сергей Григорьевич некоторое время рыскал с самым серьезным видом, потом замер и жестом подозвал меня. Он быстро пояснил, что мы стоим у могил его тетки и матери, а рядом, тут и я без труда догадалась, была его собственная. Он коснулся моей руки, точнее овеял прохладной сыростью, потом встал на колени перед могилой матери и заплакал.

      - Прости меня, мама. Я был так глуп и не знал, как плохо поступил. Прости, что причинил тебе боль!

      В этот момент вдруг подул ветер, луна выглянул из-за туч. Сергей Григорьевич вздрогнул, потом встал и улыбнулся. Ветер раздувал прозрачные кудряшки.

      - Сударыня, примите мою глубочайшую признательность за помощь. Я  стал свободным. А для Вас я обязательно напишу самое лучшее стихотворение, - с этими словами он церемонно наклонил голову, вновь коснулся моей руки и начала растворяться в воздухе. Я протянула руку и ......

                                                                  ***

      - Маруськааааааа! Выходи! Мы вернулись! - голос моего брата напоминал иерихонскую трубу. Я проснулась, подскочила и села в кровати. Подбежав к окну, увидела, что Вовка с Валеркой разгружают машину, - мы тебе арбуз привезли. Целых три.

      - Хватит орать, напугали идиоты, - порадовала я их в ответ и пошла одеваться. Взгляд мой остановился, рядом с подушкой лежала старая тетрадь. На обложке значилось "Сергей Радославский. О жизни и любви". На страницах были стихотворения и иллюстрации, впрочем довольно талантливые. Как я и предполагала, стихи были немного глупые и пафосные, от того и смешные.